Эрмине Степанян: «Я играла не просто трагедию, а трагедию, которую можно побеждать»

В рамках конкурсной программы Московского международного кинофестиваля прошел показ картины Александра Котта «Спитак». Это фильм-реквием, посвященный 30-летней годовщине со дня трагического землетрясения в Армении. В ленте снялось множество профессиональных и непрофессиональных актеров из Армении, включая двух главных героев.

Новости СМИ2

Накануне премьеры мы поговорили с исполнительницей главной роди Эрмине Степанян, для которой это первый полнометражный проект, и поговорили о том, как искусство помогает пережить боль. Поздравляю вас с участием в таком важном проекте. Волнуетесь перед премьерой? Да, спасибо большое, сегодня мы наконец-то увидим то, что сделали и что в течение почти года ждали, и мы сами не понимаем пока, что получилось. Но зная Александра Котта и его искусство, я уверена, что он на основе истории об этих трагических событиях сделал красивое, интересное и национальное кино. Конечно, мы волнуемся. Армянская премьера, должно быть, состоится в рамках «Золотого абрикоса», я там каждый год бываю, так что мне придется с вами снова поговорить летом в Ереване и узнать ваши впечатления от фильма. Приезжайте, фестиваль у нас очень душевный, красивый, жаркий. А вообще армяне такой теплый народ, если вы встретились с человеком хотя бы один раз в каком-то городе, потом всегда приятно снова увидеться. Я надеюсь, что уже во время «Золотого абрикоса» мы сможем говорить конкретно о проекте и об отзывах людей о нашей картине. Вы знаете, очень много гюмрийцев (Гюмри – бывший Ленинакан, в котором, как и в Спитаке, в 1988 году был эпицентр землетрясения – прим. ред.) и спитакцев остро воспринимают проект. Для них это все еще недавняя, свежая трагедия, потому что они потеряли близких, дома, родственников. Им сложно воспринимать это с точки зрения искусства. Но мы знаем, что человеческие трагедии и становятся основой и пищей для искусства, для культуры. Конечно, очень больно и очень плохо, что все это с нами произошло, но хорошо, что языком искусства мы можем рассказать об этом. Потому что пройдут года, века, уже не станет очевидцев, кто смог бы рассказать своим детям о том, что случилось в Спитаке, но остануться и будут сниматься новые фильмы, картины, книги об этом. Мне кажется это очень важно, что искусство рассказывает о трагедии. Но это кино способно оказать этим людям и психологическую помощь, открыть их глубоко спрятанную боль, чтобы после произвести терапевтический эффект. Это хорошо с точки зрения терапии и еще с точки зрения того, что мы смотрим на эти кадры и понимаем, сколько неправильно сделали люди во время землетрясения. Много потерь было от того, что люди просто не понимали и не были готовы, как себя вести, самые простые вещи, которые нужно делать во время землетрясения. Кино и искусство может помочь людям еще и понять свои ошибки. Чтобы в следующий раз, не дай Бог, их не повторить. И терапия, конечно, тоже. Травма очень серьезная. Это всеармянская трагедия. Гюмри и Спитак – это наше слабое место, несмотря на то, что Гюмри сейчас расцветает. Это культурная столица Армении, и все с ума сходят по Гюмри, потому что там такая атмосфера, хотя, конечно, до сих пор есть люди, которые спустя 30 лет, психологически не оправились и не встали на ноги после этой трагедии. Мне показалось грустно в Гюмри, до сих пор огромное количество старинных домов, которые пострадали и выглядят, как только что после землетрясения. Да, но вместе с этим там расцветает изумительный театр, один из самых лучших в Армении, там развиваются новые технологии, очень хорошие инновационные школы, туда едут люди искусства. Например, в мае всемирно известная джаз-певица Татевик Оганесян будет выступать в Армении, и первым делом она едет в Гюмри, не потому что Гюмри нуждается в восстановлении, которое надо поддержать, а потому что Гюмри – всегда был и остается культурным центром Армении, и всем хочется влиться в его атмосферу. Мне кажется, та трагедия, конечно, внутри нас, но проходят года, и даже самая большая трагедия как будто из тумана нам машет рукой. Мы не забываем об этом, и даже хотим с помощью фильма «Спитак» рассказать нашим детям, что такое было. Расскажите, как вы попали на проект? Вас пригласили, или вы просто пошли на кастинг? Это такая длинная история. Еще три года назад, когда студия «Телесто» заинтересовалась этим проектом, они написали об этом на сайте. Я отправила им письмо, что я актриса театра и кино, у меня есть одна дебютная короткометражная работа в кино, а в большом кино я не снималась. У меня принцип - не сниматься в телесериалах (в Армении у нас с сериалами не очень хорошо), у меня была цель – сразу сняться в хорошем кино. Когда я узнала, что снимать будет Александр Котт, я сразу захотела попасть на его пробы. И вот прошло два года, когда в Ереване начал проходить кастинг, но я не знала о нем. Мне позвонила Подруга сообщив новость о том, что кастинг фильма «Спитак», о котором ты рассказывала, уже закрывается. Я сразу же позвонила туда, и мне сказали – приходи, кастинг-директор подождет еще немного. У нас в Ереване всегда можно задерживаться на 15 минут. То есть буквально запрыгнули в уходящий поезд? Да, я попала туда в последний момент, не зная , как он будет проходить, думала, что попросят что-то прочитать. Они включили камеру и попросили меня рассказать о себе. Потом сказали, что отправят материалы Александру Котту. Я, конечно, не думала, что пройду, потому что я очень невезучая… ну, до «Спитака» так было (смеется). Уже вечером меня пригласили на видеопробы, потом сняли мерки для костюма, и я даже тогда не думала, что меня выберут. Так как я без опыта, а у нас в Армении очень хорошие актеры есть. Несмотря на то, что 16 лет на телевидении работаю. И вот проходит месяц, два, наступает 30 декабря, я болею сильно, грустная, думаю, что прошел целый год, а я ничего интересного за весь год не сделала. И тут мне звонят и говорят: «Тебя выбрали на главную женскую роль». И сразу все - я больше не болею, а год получился очень хороший и удачный! Вы смотрели предыдущие фильмы Александра Котта? Следите за его творчеством? Да, потому что я вообще люблю кино, и мне нравятся русские режиссеры, которые снимают артхаус, и снимают фестивальные фильмы: и Звягинцев, и Хлебников, и Саша Котт. Они мне очень интересны, они делают кино, в котором я хочу сниматься. Раз ваши мечты уже начали исполняться, расскажите ваши впечатления от работы с Александром. Чему вы у него научились, насколько вам понравился съемочный процесс? Ой! Главное слово, которое он говорит – «Нормально». Это значит «Хорошо» (смеется). У нас с Лерником (Лерник Арутюнян – исполнитель главной роли в «Спитаке»- прим. ред) это слово стало крылатым. Мы же в Армении всегда ждем, когда режиссер скажет что-то хорошее, похвалит или наоборот, будет делать замечания. А у Александра не так. Он ставит тебя на рельсы и все – выпускает. Делай все, что ты хочешь. Иногда может сказать: «Это много, нужно меньше, меньше». А на площадке меня удивляла вся группа которая работала с нами, начиная от гримеров, художников. Каждый раз, когда ты входишь на площадку, и Петр Духовской (оператор) целует тебе ручки – это, конечно, высокое искусство. Это приятно, когда мужчины, которые с тобой работают – интеллигентные, образованные люди. Операторов я вообще обожаю, для меня на площадке оператор – это Бог. Надеюсь, нас не услышал Саша Котт (смеется). И конечно очень красиво и удобно, когда о тебе так заботятся на площадке: обувь снимаешь, а тебе уже под ноги что-то мягкое кладут. Это высокое искусство человеческих отношений. Разве армяне не целуют ручки на съемочной площадке? У Саши Котта такое отношение на площадке из-за того, что он очень ценит актеров. В Армении у меня был дебютный фильм, там я работала с режиссером Лусине Саргсян, она тоже, как Саша Котт, ты себя чувствуешь полноценной, свободной, легкой, потому что все вокруг любят тебя. И ты всех любишь. Такая атмосфера на площадке, мне кажется, необходима всем. У вас сейчас в производстве еще один проект – «Анатолийская история», можно о нем немного узнать? Этот фильм снимает Артак Игитян, он дружит с Александром Коттом и Петром Духовским, они люди одного поколения. Там, как и в «Спитаке», международный актерский состав, есть французы Жерар Дармон, Сами Насери, Жерар Депардье а так же актеры из России. «Анатолийская история» - это фильм о любви и политике. О том, как прошлое порой решительно вторгается в настоящее. О судьбах и последствиях армянского народа после геноцида. Это всё армянские боли, которые генетически уже передаются нашим детям. Там тоже главная роль? Да, главная женская роль. Так получилось, что в Армении я мало снималась, но уже два международных проекта, кажется, у меня складываются. Есть еще один хороший проект, опять-таки русско-армянский, о котором пока ничего не могу говорить. Но там главное то, что его снимают в горах. Это огромный плюс для меня. Давайте вернемся к вашей роли в «Спитаке». Вы готовились к ней как-то специально? Что-то читали, смотрели? Как настраивались? Вспоминали ли свои детские ощущения после землетрясения? Я тогда была ребенком, почти ничего не понимала, а потом, не сразу, а в 90-х годах, когда мы уже были постарше, и у нас была война, мы начали понимать, что такое трагедия. У нас в семье случилась трагедия, и я начала понимать тогда, что в мире существует не только радость, но и боль, к которой ты не всегда готова. И что должно пройти достаточно много времени, чтобы человек понял, что случилось и начал жить как-то иначе. Когда я готовилась к роли в «Спитаке», я смотрела огромное количество видеоматериалов об этом. У моей героини в фильме есть ребенок, девочка, а так как у меня самой маленькая дочь, я начала думать, а что же я могла бы делать, если бы оказалась в такой ситуации, как моя героиня. Как сделать так, чтобы ей не было страшно, так, чтобы она не понимала, что творится, но вместе с этим, чтобы она могла помочь мне, потому что я лежу под руинами неподвижно. И я нашла историю, которая произошла в «Спитаке» о женщине, которая оставалась с грудным ребенком под руинами три дня. 2-3% только остается в живых за такой срок. И эта женщина, когда поняла, что уже скоро умрет, порезала палец и кормила ребенка кровью, чтобы он выжил. Целый день она кормила его кровью, а на четвертый день их нашли. Эта история стала основой для меня, чтобы понять психологию матери. И я начала играть не саму трагедию, а трагедию, которую можно побеждать. Потому что нельзя терять надежду, если с тобой ребенок. Надо верить в Бога, верить в людей, которые окружают и любят тебя и верить в самого себя. Как вам помогала в работе ваша маленькая партнерша по фильму, Александра Политик? Помогала не то слово! Если честно, мне с ней было очень хорошо. Она сделала то, что я точно не смогла бы. Она не вела себя как актриса, которая играет роль. Она жила этим. Ей не надо было говорить, как делать. Ей только говорили, что происходит. «Саша, ты сейчас спасаешь маму», например. И она делала все, что надо. Одним дублем. У нас был такой эпизод, когда она по-настоящему начала плакать во время съемок. Саша вышла из павильона, обняла свою настоящую маму и стала говорить «Эрмине умирает, умирает, помогите ей!». Я благодарю ее и мечтаю, чтобы во время моей карьеры мне всегда попадались такие партнеры, как Александра Политик. Я просто молюсь об этом. Саша же не знает армянский, а вы в картине говорите с ней на вашем родном языке... Вне съемок мы общаемся на русском, а во время съемок она заучивала свои фразы. Она до сих пор мне говорит иногда «Мам-джан». А что вам было сложнее всего? Сложнее всего после съемок думать о том, что, может быть, я все сделала не так, как могла бы. И сейчас сложно, перед просмотром. Я еще не знаю, что я сделала. То, что фильм будет хорошим, я не сомневаюсь, потому что это Саша Котт, а вот что я сделала, это для меня пока секрет. Александр Котт говорит, что у фильма не может быть большой прокат, что фильм не будет успешен у тех, кого катастрофа не затронула лично. Вы согласны с этим? Это не кассовый фильм, не поп-корн кино, потому что цель в нем не катастрофу показать, а человеческие истории. Это реквием. А зритель в основном любит хлеб и зрелища. В этом, мне кажется, он прав. А вы как думаете, поменялись ли люди после такой трагедии? Стали более образованные. Сейчас каждый армянин знает, как себя защитить и какие шаги делать во время землетрясения. И одновременно люди изменились, стали более уязвимыми, особенно в Спитаке, потому что эта трагедия, которую они пережили сами. Что они ощутили тогда, не может понять никто. Даже те, кто помогал, а помогали очень многие – была всесоюзная помощь: русские, грузины, прибалты. Из Франции приехали. Мой дядя на грузовых машинах отправлял матрасы, одеяла в Спитак и Ленинакан. Конечно, люди поменялись. Одной раной в душе армян стало больше. Землетрясение, геноцид, Арцахская война – это раны, которые никогда не пройдут. Неужели же для того, чтобы люди друг друга начали любить, помогать друг другу и объединяться, нужно, чтобы произошло такое горе? Это же страшно. Для меня самое страшное, когда вот такое горе происходит, а ты понимаешь, что ты все равно после этого живешь. Это даже большая трагедия, чем когда ты теряешь близких. Случилось горе, а ты продолжаешь жить. Как бы нормально жить.