Кинотавр-2018: Мама, я не зигую

Русский ковчег, русский мир и русский бес на главном фестивале отечественного кино После церемонии закрытия 29 открытого фестиваля российского кино «Кинотавр», где кинокритики, члены жюри и свежеиспеченные лауреаты, не боясь камер телеканала «Россия», говорили правильные слова в поддержку Олега Сенцова, Кирилла Серебренникова, Алексея Малобродского и Софьи Апфельбаум, только ленивый не объявил этот предъюбилейный смотр самым политизированным. За последние несколько лет, а то и за всю историю. На самом деле это действительно исторический «Кинотавр» - давайте все-таки пустим какой-то культурной контекст вперед социально-политического, - потому что наконец победило новое российское кино. Не мейнстрим, не награжденные «новые тихие», не глыбоподобные притчи, идеально вписывающиеся в обывательскую мечту, что кино бывает без политики, то есть без нерва, без боли, без неприятных намеков и тычков. Победило не универсальное и не уже «заслуженное», а сегодняшний день - «новое кино». Зачастую так обозначают новую волну, сметающую «папочкино кино», то есть уже всем всё доказавшее, забронзовевшее, сытое, отставшее от жизни. Новый Голливуд спорил с исчерпавшим себя кинематографом эзопова языка и кодекса Хейса, французская новая волна - с буржуазным и логоцентричным кино старшего поколения, «Догма»-95 со всеми формалистами, «новые тихие» - с отголосками шумного советского официоза. Это постоянный и естественный процесс, а потеснить Алексея Попогребского, Бориса Хлебникова, Кирилла Серебренникова и прочих режиссеров, насильно связанных издевательским термином, могли четыре года назад молодые постановщицы, которые заставили говорить, что у отечественного кино женское кино. Наталия Мещанинова тогда привезла дебютную игровую картину «Комбинат "Надежда"» (ей ничего не дали, а кино из-за обсценной лексики не пустили в прокат). Ангелина Никонова сняла «Велкам хом». Оксана Бычкова представила «Еще один год» (по сценарию Мещаниновой и Любови Мульменко, в тот год написавшей аж три сценария - и к «Комбинату» тоже). Анна Меликян вернулась в кино со «Звездой» (приз за режиссуру и Северии Янушаускайте за лучшую женскую роль). Среди мощнейших дебютов года - «Как меня зовут» Нигины Сайфуллаевой, которая потом ушла на телевидение, а следом - в декрет, и второй фильм так пока и не сняла. Тогда, в 2014-ом, жюри наградило многострадальное «Испытание» Александра Котта - кино изящное, но старомодное, даже устаревшее, олицетворяющее мастерство и упорство режиссера, который подобрал и сделал с нуля проект, который хотел сделать Павел Чухрай. Но это решение отметило абстракцию, неплохой фильм в вакууме, проигнорировав тенденцию и кинопроцесс. Следующие два года «Кинотавр» пытался заигрывать с широкой аудиторией, награждая сладкий мейнстрим, - романтический альманах «Про любовь» Анны Меликян, который к сиквелу откровенно выродился, а также школьно-подростковую комедию «Хороший мальчик» Оксаны Карас, который выгодно выделялся разве что на фоне кризисного конкурса. В прошлом году случилась «Аритмия» Бориса Хлебникова, пробудившая веру критиков в российское кино. В этом - жюри под руководством Алексея Попогребского (символично, что соавтора Хлебникова по «Коктебелю») выбрало «Сердце мира» Мещаниновой. Это решение отменило четыре года забытья, издевательского и грустного морока. «Кинотавр» признал новое кино - свежее, дерзкое, изъясняющееся человеческой речью и бранью, как предыдущий пласт авторских работ, и вырисовывающее людской быт с вниманием румынской «новой волны», но главное - небывалой для наших широт тактильностью каких-нибудь полудокументальных австро-немцев (типа Филипа Гренинга с его «Женой полицейского» или Ульриха Зайдля с его трилогией «Рай»). Оказавшийся, несмотря на символический приз юной Марте Козловой, не у дел Алексей Федорченко с выдающимся фильмом «Война Анны» в этой ситуации, увы, попал в категорию уже заслуженных мастеров, не требующих демонстративного поощрения (язык не повернется назвать эту ищущую новые формы и краски картину «папочкиным кино», тем более - забронзовевшей). Просто сегодня назрела необходимость наградить других. Вообще если присмотреться к призовому раскладу, он выглядит вполне реваншистским. Две награды «Подбросам» Ивана И. Твердовского, которого те же четыре года назад хвалили за «Класс коррекции», но ограничили лучшим дебютом. Две главные статуэтки - в конкурсе «Дебют», чтобы не повторять былых ошибок и отметить два молодых подхода к кино: российский почти бесконфликтный мамблкор Александра Горчилина «Кислота» и фактурный, привязанный к стати, языку и темпераменту Кабардино-Балкарии дебют Владимира Битокова «Глубокие реки», страдающий неопределившейся драматургией. В наградном листе из ветеранов - лишь музыка в крайне старомодных «Ван Гогах» Сергея Ливнева и молодящийся в плане режиссуры и эстетики Григорий Константинопольский с «Русским бесом», точно подметивший, что национальная идея, выживающая при любой власти, - это тот самый бес и есть. Награда за сценарий «Истории одного назначения» Авдотье Смирновой тоже вписывается в эту возвращенную справедливость (раньше она участвовала в фестивале с комедией «Кококо», получившей призы только за женские роли), но еще важнее то, как сюжет коррелирует с обстановкой в России. Месседж реальной истории про то, как в 1866 году Лев Толстой и поручик Колокольцев защищали писаря Шабунина от смертной казни, сама Смирнова ёмко описывает фразой «Милосердие превыше правосудия». Эту фразу неоднократно повторяли со сцены (в частности, режиссер Константинопольский), а ситуацию Шабунина тут же срифмовали с делом Олега Сенцова, который уже месяц держит голодовку в поддержку политзаключенных и намерен довести дело до смертельного финала. Если большинство картин «Кинотавра» подробно рассказывало о конфликтах отцов и детей, то лента Смирновой вместе с убер-реалистичной «Мирой» документалиста Дениса Шабаева задает тему «русского мира». Мира не злого самого по себе, но способного стремительно погрузиться в тьму и ничтожество от сомнительного морального выбора (об этом говорит в защитной речи Лев Толстой, что навязчиво демонстрирует в финале картины Смирнова). Мира, который копит напряжение и злость, а потом заставляет их набрякать внутри людей, даже приезжих. Так у Шабаева словак Мира, добрый и мирный, приезжает в ЛНР, начинает реконструкцию памятников Ленину (то есть буквально - советской истории) и в себе откапывает негероическое прошлое - с военными действиями и двойным убийством на гражданке, что толкает его на новое преступление. Эта неприятная характеристика некоего пространства как злого места в свое время точно оформилась в шутку, что жители России могут увидеть художественный фильм «Левиафан», просто выглянув в окно. Но суть этих картин, как и этой шутки, не в жажде очернения, как принято думать министрам и луженым патриотам, а в нежелании существовать по людоедским правилам. В стремлении поставить человечность превыше правоты и закона, в желании быть собой, а не беспрестанно доказывать свое право просто быть. Наконец, как точно сформулировала в «Сердце мира» Мещанинова - это желание избавиться от травм прошлого и недоговоренностей настоящего, которые рождены неумением эти темы попросту обсуждать. В сущности, диалог «Кинотавр» и пропагандировал в этом году. Начиная с премьеры фильма «Лето» Кирилла Серебренникова, находящегося под домашним арестом, где культура показана как диалог поколений и культур, как свободолюбивый ген, формирующийся в одних благодаря знакомству с творчеством других (Говоря про то, что молодое кино вступает в конфликт с забронзовевшим, не стоит забывать, что оно и рождается на почве прошлого живого кино, к которому в данном случае правильно отнести и Федорченко, и Попогребского, и Хлебникова). Это действительно был самый политизированный фестиваль в том смысле, что каждый день в нем находился повод для разговоров о дыме отечества. После церемонии открытия, где про Серебренникова и Сенцова говорили только намеками. После фильма «Временные трудности», показавшего реальную историю мальчика с ДЦП, которого суровыми методами ставил на ноги строгий отец, олицетворявший важную для советской и российской мифологии деспотичную фигуру человека, который жесток, но справедлив и, в конечном счете, абсолютно прав. Так как режиссер Михаил Расходников и продюсер-сценарист Георгий Малков не прописали должным образом исторический бэкграунд и сложные характеры персонажей (можно только фантазировать, как эту неоднозначную историю раскрутил бы Райан Мерфи), «Временные трудности» в современной путинской России выглядят как плакат, пропагандирующий силу русского духа. Этот дух, если напряжется, переборет и ДЦП, и экономический кризис, и прочие санкции тела, духа и кармана. И как бы создатели картины с талантливым артистом Риналем Мухаметовым ни делали круглые глаза, говоря о том, что они хотели не воспевать абьюз и путиноподобную фигуру отца (Иван Охлобыстин), а вдохновлять людей, это говорит лишь о том, что они либо не понимают контекст, в котором создавали ленту, либо старательно делают вид, что в конъюнктуру попадают случайно. Сама логика, умещающаяся в две фразы «победителей не судят» и «бьет, значит, любит», ёмко описывает тот пресловутый «русский мир», который благодаря заголовкам и патриотическим телеканалам стал синонимом самодовольной агрессии и оправдания повседневного психологического насилия и бытовой ксенофобии. Эти частные случаи участники и победители «Кинотавра» описывали в течение почти трех десятков лет: в списки «чернухи» попадали и Балабанов, про которого сегодня снимает восторженное видео модный интервьюер со спортивно-журналистским прошлым Юрий Дудь, и Андрей Звягинцев, и народный любимец Юрий Быков, и многие другие постановщики. Чтобы ни ставили им в вину, целью картины редко бывает оболгать страну собственного производства или какую другую (в этом как раз преуспевают патриотические произведения с названиями в духе «Крым»). Фильм - это тоже диалог, как и любая нормальная культурная институция. И в процессе диалога полезно заметить, например, что неплохо бы более уважительно относиться к окружающим, неплохо бы вообще отойти от авторитарного мнения, что только одна жизненная позиция справедлива и правильна, а все остальные должны заткнутся или убираться. Тем более полезно не принимать все снятое или написанное на свой счет - это стратегия, полностью противоположная тому, что называют «ум». И если применить по назначению эту загадочную субстанцию, находящуюся в черепной коробке, то сегодняшний «Кинотавр» сформулировал за российского зрителя не только стремление жить своей жизнью, без оглядки на законы родителей, которые зачастую не проявляли к детям должного внимания, но и то, как трагично неумение эту жажду самости сформулировать. История эта одновременно локальна и глобальна: её несложно спроецировать на отдельно взятую квартиру, на весь российский кинематограф и на всю страну, где уже почти два десятка лет один непоколебимый отец. Кино эту крамольную мысль сформулировало; жюри восстановило запоздавшую историческую справедливость, проявив по минимуму сакральное в нашем обществе уважение «отцам»; представить что-то подобное в масштабах страны пока не представляется возможным: и в закрывавшем фестиваль документальном фильме «Дело Собчака», и по результатам выборов Путин предстает монументальной отцовской фигурой, не знающей смещения. И даже в прокате это вольное или невольное послание в итоге не сработает, так как большинство картин туда по привычке просто не попадет, а на «Кинотавре» трудно заметить более артикулированное высказывание. Впрочем, до проката добралось «Лето» - оптимистичное кино о том, что никакая духота не способна вытравить вирус свободы окончательно. Когда в подтверждение этой мысли над сочинским пляжем разносится песня youtube-звезды Монеточки «Русский ковчег», в которой слышится невольная перекличка с одноименной картиной Александра Сокурова, хочется верить, что разбитый ковчег действительно всплывет со дна. Молодая шпана, во всяком случае, уже пришла: у одних - миллионы просмотров в интернете, у других - круглые, похожие на ядра, призы «Кинотавра» в руках.